Мозг – источник сознания?

Современные научные исследования все чаще ставят ученых перед необходимостью искать точки соприкосновения между наукой и буддизмом. Особенно это касается такой спорной и малоизученной на Западе сферы как функционирование сознания.

Существует много способов описать цель буддийского пути. Например, можно сказать, что его цель – положить конец страданию и достичь состояния вневременного счастья. Также можно сказать, что абсолютная цель – состояние Будды, Просветление, или, каким бы словом мы это ни обозначили, – состояние наивысшего функционирования, когда достигают своего совершенства мудрость, активная и всеобъемлющая любовь, бесстрашие, радость и многие другие качества. А если мы хотим сделать акцент на основе или причине этого высшего состояния, то для буддиста – это познание совершенной природы собственного ума. 

Последнее определение знаменательно тем, что оно отчетливо отражает общность интересов буддизма и науки. Например, психофизиология, особенно когнитивная нейрология в последние десять-пятнадцать лет уделяет все больше внимания исследованию ума, т. е. сознания.

Некоторых исследователей переполняет небывалый энтузиазм при одной только мысли о наступлении того дня, когда наконец то все состояния сознания и даже само сознание можно будет объяснить с помощью нейробиологических процессов. Почему современные ученые считают, что у нас скоро появится материалистическое объяснение феномена сознания, и какие гипотезы наиболее популярны? В чем заключаются эти воззрения и можно ли совместить их с буддийским понятием сознания? 

История изучения сознания

Начало научному изучению сознания было положено в XIX веке. В 1879 г. Вильгельм Вундт открыл в Лейпциге первую в мире психологическую лабораторию. Он ставил своей целью исследовать сознание посредством «экспериментальной интроспекции». Для того чтобы вызывать различные состояния сознания, использовались раздражители, поддающиеся измерению.

Изначально предполагалось, что эти состояния, подобно химическим соединениям, имеют сложную структуру. Задачей интроспекции было распознать эти структуры и выявить таким образом главные составные части. Установив связь умственных процессов с внешними измеримыми раздражителями и реакциями, Вундт совершил переворот в психологии и перевел ее из разряда гуманитарных наук в естественнонаучные.

Однако разногласия по поводу содержания и значения внутренних переживаний преодолеть не удалось, из за чего к началу XX века как сознание, так и экспериментальная интроспекция стали запретными темами в психологии. Джон Уотсон, основоположник бихевиоризма – основного направления психологии первой половины XX века, заявлял: «Кажется, пришло время, когда психология должна полностью откреститься от сознания… ее единственной задачей является прогноз и контроль поведения, и интроспекция не может входить в число ее методов». 

Лишь в 1980 е годы положение стало меняться, и проблема сознания вызвала новую волну интереса. В какой-то мере этот поворот можно объяснить растущим пониманием того, что психология, исключающая из рассмотрения феномен сознания, не является полноценной наукой, поскольку психология – это исследование поведения и внутренних переживаний.

Интерес к феномену сознания оживился также благодаря появлению новых, более совершенных методов наблюдения за изменениями в человеческом мозге и теле. Кроме того, граница между философией и наукой начала размываться, когда проблема «сознание – тело» перестала быть чисто философской и оказалось возможным, хотя бы частично, эмпирически исследовать ее. Проблемами, находящимися на стыке этих двух дисциплин, стала заниматься новая наука – нейрофилософия. 

Терминология

Прежде чем мы начнем предметный разговор, необходимо определиться со смысловым наполнением термина «сознание».

Сознание как состояние бодрствования. Часто под сознанием подразумевается состояние бодрствования. Осознающий человек обычно способен воспринимать информацию и взаимодействовать с окружающим миром или общаться. В этом смысле сознание поддается количественному измерению – от глубочайшей бессознательности (комы) до состояния высшей ясности или внимательности. 

Сознание как ощущение (внутренний опыт).  Если мы бодрствуем либо сознательны в описанном выше смысле, то мы, как правило, осознаем что-то. Иными словами, в своем втором значении «сознание» описывает содержание наших субъективных ощущений в течение какого-то времени. Например, наше восприятие себя как личности в сравнении с нашей неспособностью ощущать себя, например, камнем. Здесь мы имеем дело с качественной, субъективной стороной сознания, которую философы часто называют «Квалиа» (лат. Qualia). 

Сознание как (скрытое) знание. В речевом обиходе слово «сознание» используется в более общем смысле. Например, я уже с самого утра осознаю, что сегодня вечером я хотел медитировать, даже если я не размышлял об этом в течение дня. Далее приводятся еще несколько толкований термина «сознание» в смысле самосознания. 

Самосознание как уверенность в себе или вера в свои собственные силы. Мы говорим о самосознании, когда необходимо показать, насколько глубоко мы доверяем себе, своей личности. Тот, кто очень уверенно выступает перед многочисленной аудиторией, имеет развитое самосознание. Если же он все время говорит только о себе, то у него, возможно, завышенная самооценка. 

Самосознание как уверенность в себе или вера в свои собственные силы. Способность осознавать себя, т. е. иметь представление или понятие о своей личности, тоже называется самосознанием. В психологии развития наличие концепции самоосознавания напрямую привязывается к способности индивида узнавать себя в зеркале. Считается, что к этому способны дети от полутора лет, а также шимпанзе и орангутанги, другие же приматы – нет.

Самосознание как осознавание нашей способности осознавать. Мы обладаем способностью осознавать состояния нашего ума. Они помогают нам объяснять самим себе наше поведение: наши желания, представления, ожидания и убеждения часто очень сильно окрашивают нашу речь. 

Как видно из этого короткого и далеко не полного перечня, у термина «сознание» много толкований, и очень важно понимать, о чем мы говорим, прежде чем вступать в дискуссию. В данной статье мы будем использовать слово «сознание» в значении «состояние бодрствования» и «ощущение». 

Сознание в психофизиологии

В психофизиологии большое внимание уделяется исследованию нейрологических основ состояний сна и бодрствования. В этой области выделились два основных направления:

1. Измерение электрической активности мозга при различных состояниях сознания и
2. влияние определенных структур мозга на регуляцию различных состояний сознания.

В 1929 году Ханс Бергер, австриец, живший в то время в Йене, опубликовал статью «Об энцефалограмме человека». В этой работе он описывал явления, открытые еще в конце XIX века ливерпульским врачом Ричардом Кэтоном. С помощью простейших средств Кэтон измерял электрические сигналы на поверхности мозга животных и установил, что изучаемые показатели менялись, когда в глаз испытуемого попадал свет.

Бергер заимствовал этот принцип для экспериментов с людьми – он проводил электрические измерения, подсоединив датчики к голове своего наголо обритого сына Клауса. Несмотря на то, что эти исследования получили мировую известность, в 1938 году нацисты заставили Бергера закрыть лабораторию. А в 1941 году, после ряда трагических происшествий ученый покончил с собой.

Своей целью Бергер ставил исследование физиологических основ сознания, поэтому первая статья исследователя заканчивалась обширным перечнем вопросов, над которыми работали и до сих пор работают его научные преемники. В первую очередь его интересовало воздействие, которое оказывают на ЭЭГ сенсорная стимуляция, сон, изменяющие сознание психотропные вещества и умственная деятельность. 

Бергер различал два ритма, которые возникали в состоянии бодрствования: альфа-ритм с частотой 8–13 Гц, называемый «пассивной ЭЭГ» и обычно наблюдаемый при закрытых глазах испытуемого, и бета-ритм с частотой выше 13 Гц, наблюдаемый в активной фазе работы мозга. В скором времени выяснилось, что более медленные ритмы – тета-волны (4–7 Гц) и дельта-волны (менее 3,5 Гц) связаны с состояниями сна, пониженной активности и / или тревожности. 

Спустя несколько десятилетий было обнаружено, что во время сна возникает несколько так называемых фаз быстрого сна (БДГ-фазы, от БДГ – быстрые движения глаз, англ. REM-phase), т. е. периодов, характеризуемых быстрыми движениями глаз (при закрытых глазах), во время которых человек видит сны и интенсивно их переживает. ЭЭГ во время этой фазы очень похожа на ЭЭГ бодрствующего человека, в то время как во время фаз, отличных от БДГ, преобладают более медленные дельта-ритмы, из за чего эти фазы называются также «медленный или медленноволновый сон». 

Кроме того, в нескольких исследованиях изучалось влияние медитации на характер ЭЭГ. Если говорить в общем, то состояние медитации обладает специфическими признаками, отличающими ее от состояний релаксации, сна, гипноза и обычного бодрствования. Например, как показало одно широкомасштабное исследование мозга дзен-буддистов, имеющих большой медитационный опыт, альфа-ритмы вскоре после начала медитации становились все более доминирующими.

Затем их интенсивность повышалась, а частота падала до семи-восьми волн в секунду (7–8 Гц) – нетипичный для среднестатистического человека характер волн. Причем эти изменения ЭЭГ в значительной степени соответствовали оценке медитационного состояния участников эксперимента, которую давал их наставник. 

Однако чтобы окончательно установить характер влияния, оказываемого разными видами медитации на деятельность мозга, и оценить значение возникающих в результате изменений, необходимы дальнейшие исследования. Изучение различных видов активации работы мозга и стимуляции сознания также ставит задачу выяснить, какие структуры головного мозга участвуют в регуляции соответствующих состояний, какие процессы протекают на уровне нервных клеток и какие химические вещества при этом задействованы. И хотя это очень важная область знаний, я не буду останавливаться на ней подробно, так как ее серьезный анализ предполагает привлечение большого объема информации, что выходит за рамки нашей статьи. 

До сих пор мы рассматривали, как различные состояния (бодрствующего) сознания проявляются в доступной измерению мозговой активности. Сейчас мы подходим к еще более увлекательной, как мне кажется, теме – содержанию сознания. Исследование зрительного восприятия в значительной мере способствовало развернутой и детальной расшифровке нейрональных механизмов, задействованных при проявлении всевозможных элементов сознания.

Так, на сегодняшний день известно, что в зрительном восприятии принимают участие как минимум 30–40 функциональных и анатомических областей мозга и что зрительная информация «протекает» по этим ареалам параллельными, но связанными друг с другом потоками.

Далее, были обнаружены области мозга, активные при обработке того или иного типа информации, такие как, например, fusiform face area («веретенообразная область распознавания лиц») и parahippocampal place area («парагиппокампальная область пространственного опознавания» – участок головного мозга, расположенный в районе гиппокампуса, который позволяет человеку представлять себе всевозможные пейзажи или пространственные образы)¹. 

В первой области мозговая активность возрастает, когда испытуемому нужно распознавать лица, а во второй – когда необходимо концентрироваться на каких либо пространственных образах, например, изображениях зданий. Активация каждой из соответствующих зон регистрируется даже тогда, когда прозрачные картинки с изображением лица и дома накладываются друг на друга, и испытуемому нужно просто направлять внимание то на один, то на другой объект.

Можно сделать вывод, что на данном этапе обработки информации мозговая активность больше коррелирует с содержанием сознания, чем с физическими свойствами возбудителя. На этих и многих других экспериментах основывается уверенность ученых-нейрологов, что всякое изменение в ощущениях или поведении отражается в изменении характера нейрональной активности. 

Далее, принято различать эксплицитные и имплицитные нейрональные процессы. Первые соответствуют осознанному восприятию, вторые – реакции на раздражитель, которая не воспринимается осознанно. В качестве классического примера можно привести «слепозрение» (англ. blindsight). Частичное разрушение первичной зрительной коры ведет к слепоте в соответствующей зоне зрительного поля.

Тем не менее, некоторые пациенты оказываются в состоянии видеть предметы в этой области, не зная об этом. Когда, например, в «слепую точку» их зрительного поля попеременно проецировали латинские буквы «Х» и «О», то они говорили, что ничего не видят. Но когда их все же просили угадать, какая буква была изображена, то процент правильных ответов значительно превышал среднестатистический.

Таким же образом была доказана неосознанная способность различать положение предметов в пространстве, движения, простые формы и цвета. Конечно, сами пациенты вряд ли найдут этой способности какое-то практическое применение, поскольку ее нельзя сознательно вызывать у себя и задействовать в повседневной активности. Но для понимания механизма зрительных процессов и связанных с ними состояний сознания она имеет очень большое значение.

В одном из недавних исследований были сопоставлены области активизации в мозгу слеповидящих пациентов при осознанном и неосознанном распознавании визуальных стимулов. Результаты показали, что здесь имеют место не количественные различия (т. е. большая или меньшая активность в той или иной области мозга): оказывается, при сознательном и бессознательном восприятии активизируются строго определенные области. Есть надежда, что подобные открытия помогут выявить разницу между сознательными и бессознательными процессами. Пока же данные исследования находятся в зачаточном состоянии, и остается только ждать, подтвердятся ли полученные результаты. 

Этот краткий обзор позволяет получить представление о средствах, с помощью которых нейрологи исследуют процессы восприятия и сознания. Теперь же обратимся к тому, как они объясняют возникновение сознания. 

Нейрологические теории сознания

Основываясь на постоянно растущем объеме знаний о механизмах работы мозга, участвующих в процессах сознательного и бессознательного восприятия, некоторые ученые приступили к теоретическому изучению аспектов мозговой активности, ответственных за возникновение сознания. И хотя обычно говорят о «нейрональных коррелятах сознания» (англ. neural correlates of consciousness, NCC), нередко приходится слышать мнение, что на самом деле причиной, или источником, сознания являются соответствующие процессы в головном мозге.

Теории возникновения сознания очень разные, но все же несколько из них сходятся на необходимости существования определенной, охватывающей весь мозг нервной активности, которая в наибольшей степени определяет сознание. Сегодня большинством ученых таковой считается нервная активность, синхронизируемая в частотном диапазоне порядка 30–90 Гц (т. н. гамма-диапазон), когда в большом количестве нервных клеток одновременно происходит электрический разряд со скоростью 30–90 раз в секунду («горение»).

Перенос информации путем синхронизации нервных клеток имеет множество преимуществ. Так, каждая нервная клетка может динамически участвовать во многих процессах. Имеются также данные о том, что синхронное горение очень важно для восприятия объектов. Вот упрощенный пример: мы видим красный круг. Поскольку цвет (красный) и форма (круг) обрабатываются разными нейронными группами, возникает так называемая проблема увязки или синхронизации (англ. binding problem).

Каким образом сочетаются или связываются различные признаки, чтобы в итоге мы воспринимали красный круг? Предполагается, что это происходит путем синхронизации участвующих в процессе нейронных групп в гамма-диапазоне.

Мой коллега, Томас Грубер, любезно предоставил мне результаты одного своего эксперимента в этой области. Сначала он давал испытуемым посмотреть нарисованные карандашом изображения различных предметов. Потом он показывал им те же рисунки, но предметы на них были расчленены так, что форма была едва узнаваема либо не узнаваема вообще. При этом сеть из 128 электродов измеряла электрическую активность на коже головы испытуемых (ЭЭГ). В случае, когда предмет был еще узнаваем, наблюдалось значительное повышение синхронизации в гамма-диапазоне, когда же узнать предмет было нельзя, роста синхронизации практически не отмечалось. 

Одним из главных популяризаторов мнения о том, что гамма-синхронизация имеет решающее значение в механизмах, отвечающих за визуальное осознание, является Вольф Зингер, глава франкфуртского Института исследований мозга Макса Планка. 

Первопричина сознания?

Фундаментальный в нейрологии взгляд, согласно которому мозг является основой всех поддающихся и не поддающихся измерению умственных процессов, редко ставится под сомнение. С этой точки зрения, результаты упомянутых исследований практически вынуждают нас сделать вывод, что подобные процессы в мозге действительно являются первопричиной сознания.

Но если копнуть поглубже, то мы увидим, что не существует убедительного объяснения относительно того, каким же образом психологические процессы, сопровождающие процессы сознания, могут быть источником последнего. И хотя многие думают, что изучение нейрональных коррелятов сознания даст ответ на вопрос о происхождении последнего, остается совершенно неясным, как в результате материального процесса возникает нечто духовное. 

В буддийской же философии, напротив, сомнению подвергается тезис о первичности материи. Любое восприятие материи является процессом сознания. Поэтому невозможно говорить о каком либо объекте (материя, мозг) как о независимо существующем от экспериментирующего и анализирующего наблюдателя (субъекта).

К тому же физика, особенно квантовая физика, цель которой – объяснить основы материального мира, показывает, что за идеей физического бытия стоит крайне упрощенное восприятие реальности, а наши концепции микрокосма, построенные на логике «или – или» нельзя признать безусловно верными.

Согласно принципу неопределенности Гейзенберга, траектория частицы, описываемая координатами и скоростью (точнее говоря, импульсом – производным скорости и массы), не поддается точному определению. Чем точнее мы определяем координаты, тем менее точно поддается определению скорость, и наоборот.

Получается, что не частица находится однозначно в том или ином состоянии, но сам процесс измерения. Иначе говоря, ответ в каждом случае определяется самим задаваемым вопросом – мы получаем различные данные о состоянии частицы в зависимости от того, какой параметр измеряем.

Очевидно, здесь можно усомниться в истинности представления об однозначном, четко определенном способе существования мельчайших составных частиц материи, если только, конечно, мы не станем довольствоваться примитивными идеями о проявлении феноменального мира, но будем пытаться все глубже и глубже исследовать их сущность. Здесь еще много неоткрытых возможностей, и то, что мы будем наблюдать, зависит от самого процесса наблюдения и методов измерения.

Как может нечто, не обладающее независимыми свойствами, быть основой независимого существования? Не выдерживает логического анализа и утверждение о существовании мельчайших неделимых частиц. У неделимых частиц не было бы таких свойств, как растяжимость, направления растяжения, разные стороны и т. д. Если они обладают этими свойствами, то подвержены дальнейшему делению. А если этих свойств у них нет, то они никак не могут быть составными частями более крупных тел, ведь последние не смогли бы принять определенную форму без понятий «верх», «низ» и т. д. 

Любая попытка доказать существование материи представляет собой сознательный процесс. Поскольку материя не может возникать независимо от сознания, то идея о том, что материальный мозг является основой всего, включая сознание, представляется крайне произвольной. Эта идея рождается потому, что наш ум подвержен необычайно сильной привычке смотреть наружу, не имея при этом опыта осознавания самого себя. В результате переживаемым внешним явлениям мы приписываем большую реальность, чем внутреннему пространству или уму, который все это познает. 

Поскольку материя никогда не возникает независимо от сознания, а во время медитации, напротив, появляются такие состояния, когда мы просто осознаем, не нуждаясь в объекте осознавания, медитирующему буддисту не представляет особого труда воспринимать ум и сознание как основу всех переживаний.

Для прояснения такого взгляда ученому, не занимающемуся медитацией, очень весомым аргументом послужило бы научное доказательство того, что сознание может существовать независимо от мозгового вещества. Здесь на помощь приходят результаты интересных исследований, проводимых в Великобритании. Исследователи опросили множество пациентов, перенесших остановку сердца, но возвращенных к жизни. Остановка сердца считается состоянием, когда мы находимся ближе всего к клинической смерти.

Особый интерес в контексте взаимосвязи мозга и сознания представляет собой тот факт, что хотя в течение 10–20 секунд после остановки сердца не наблюдается никакой поддающейся измерению мозговой активности, около десяти процентов опрошенных пациентов помнят о своих переживаниях во время остановки сердца. При этом большинство из подобных воспоминаний сопоставимы с уже изученным опытом – их можно отнести к так называемым околосмертным переживаниям, когда умирающие видят туннель, ясный свет, умерших родственников или мистических существ, а также воспринимают себя вне своего тела и видят все сверху.

Проявление ясных, структурно оформленных мыслительных процессов при наличии внимательности и памяти в то время, когда мозговая деятельность не регистрируется, непросто объяснить посредством общепринятых в науке истолкований опыта клинической смерти. Например, галлюцинации, вызываемые различными веществами, обычно возникают только в функционирующем мозге.

Кроме того, утверждается, что мыслительные процессы зависят от взаимодействия нескольких областей мозга, которое невозможно в состоянии клинической смерти. К тому же, реминисценция (способность помнить, память) считается в медицине очень точным индикатором тяжести повреждений мозга: у пациентов обычно нет никаких воспоминаний с момента непосредственно перед повреждением мозга и первое время после него. Такая же потеря памяти должна происходить и при остановке сердца.

Эти и подобные аргументы можно привести против обычной интерпретации опыта клинической смерти, хотя и нельзя полностью исключать тот факт, что воспоминания опрошенных пациентов – это не собственно воспоминания, реконструкции, созданные (пусть даже бессознательно).

 Неоспоримым и крайне убедительным, на мой взгляд, является тот аргумент, что некоторые пациенты смогли вспомнить то, что происходило вокруг них во время остановки сердца и последующей реанимации, а присутствовавший там персонал клиники подтвердил правильность этих воспоминаний. И пациенты были в состоянии сообщить, что происходило вокруг них, несмотря на то, что их мозг, вне всякого сомнения, не мог выполнять функции, отвечающие за процессы сознания. Если бы мозг был источником сознания, то такие воспоминания были бы невозможны. Приведенные выше рассуждения должны были показать отношение к теме сознания в современной нейронауке². 

Конечно же, данный обзор является неполным, а местами и крайне упрощенным. Кроме того, не каждый психофизиолог разделяет изложенные здесь взгляды. Например, недавно появились новые подходы к изучению обсуждаемой проблемы, которые в будущем, возможно, окажутся важными и интересными. Так, некоторые ученые обратили внимание на большую диспропорцию в исследованиях.

В то время, как накоплено, систематизировано и детализировано множество знаний о самых разных мозговых процессах, нам до сих пор мало известно об аспекте, который мы, собственно, пытаемся объяснить. О самом феномене переживания, ощущения мы знаем сравнительно мало и полагаемся на предположение, что все будут испытывать примерно одно и то же, подвергаясь воздействию одинаковых раздражителей.

Наука еще очень далека от детальной систематизации самого ощущения. Некоторые исследователи пришли к любопытному выводу: медитацию можно использовать как испытанный тысячелетиями и имеющий четкую структуру инструмент для исследования переживаний. Остается лишь ждать, когда этот подход получит более широкое признание, а лаборатории наполнятся подопытными медитаторами. 

Что нам дает все вышесказанное? Надеюсь, я смог прояснить, что нейронаука достигла невиданных результатов в объяснении мозговых процессов, которые взаимосвязаны с нашими переживаниями. Это знание будет очень полезным для создания интеллектуальных роботов. В медицине это знание имеет ключевое значение для разработки кохлеарных имплантатов и искусственной сетчатки, позволяющих людям вновь обретать слух и зрение. 

Если же мы хотим познать наш ум и сознание, то по прочтении этой статьи должно было стать ясно, что одного научного подхода недостаточно. Дискуссии на эту тему (надеюсь, что и эта статья тоже) могут быть полезны для устранения недопонимания и развития более ясного взгляда на то, как нельзя объяснить наш ум и его функцию сознания.

Они должны укреплять убежденность в том, что любой подход, рассматривающий объект и субъект как разделенные элементы, является ограниченным. Действительное же познание, напротив, возникает тогда, когда мы все это отпускаем и пребываем в том, что в самом деле реально. Когда мы осознаем, не нуждаясь в объекте осознавания; когда возникает естественное состояние, свободное от концепций и представлений, то внезапно появляется переживание основополагающего бытия всех явлений. 

Перевод с немецкого: Влад Вольский, Александра Фукс 

---

Петер Малиновский 

Родился в 1964 году, доктор психологии, занимается психофизиологией. С 1990 года ученик Ламы Оле Нидала, основал буддийский центр в Брауншвейге, в котором жил до 1998 года, затем во время написания диссертации жил и участвовал в работе центра в Констанце. В 2001 году основывал еще один центр, на этот раз в Ливерпуле. Путешествующий учитель с 1994 года.

Методы психофизиологии 

Прорыв в развитии новых методов измерения мозговой активности только недавно позволил узнать о мозге то, о чем говорилось в этой статье.

В методе электро¬энцефалограммы (ЭЭГ) несколько электродов помещаются на кожу головы испытуемого для измерения изменений электрического напряжения, возникающих при воздействии раздражителя. При этом считается, что таким образом измеряется электрическая активность многих одновременно действующих нейронов. И если точное определение источника активности проблематично, поскольку регистрация сигналов осуществляется на некотором расстоянии от самого мозга, то точность измерения времени очень высока и лежит в области миллисекунд. 

Подобным же обаразом в магнитоэнцефалографии (МЭГ) измеряется магнитное поле, возникающее вследствие электрической активности нейронов. Этот метод технически гораздо более сложно организован, однако его преимущество в том, что сигнал меньше глушится черепной коробкой и кожей головы. 

Оба эти метода особенно чувствительны к изменениям мозговой активности во времени, тогда как описанные ниже методы применяются в случаях, когда необходимо получить более точную информацию о том, какие области мозга задействованы в его определенных функциях. 

В позитронно-эмиссионной томографии (ПЭТ) испытуемому вводится инъекция радиоактивного вещества, содержащего субатомные частицы с коротким периодом полураспада, излучающие гамма-кванты (позитроны). Поскольку кровяное давление возрастает в отдельных областях мозга, когда они активны, то в эти области попадает больше введенного вещества. Это излучение можно зарегистрировать датчиками, установленными на голове, и тем самым определить, какие области мозга особенно активны при определенных когнитивных процессах. 

Далее, функциональная магнитно-резонансная томография (англ. functional Magnetic Resonance Imaging, fMRI) позволяет зарегистрировать повышение притока крови при умственной активности. Для этого генерируется очень сильное внешнее магнитное поле, которое задает направление движению водородных ядер (протонов). Затем производится магнитный импульс, чтобы заставить протоны двигаться в другом направлении. При этом засекается время, за которое протоны возвращаются на свою исходную позицию. Это время характеризует свойства вещества и может использоваться для выявления изменений содержания кислорода в крови. 

Поскольку изменения кровотока наступают сравнительно медленно, оба эти метода дают ограниченную информацию об изменениях во времени, но они позволяют определять местоположение объектов с точностью до миллиметра.

Кое-что из психологии 

Читатель может задаться вопросом: как связаны психология и психофизиология? Для этого случая здесь приводится краткая расшифровка терминов. Когда мы говорим о психологии, то обычно подразумеваем область знаний, которая занимается изучением, диагностикой и лечением психических нарушений. Но это было бы правильнее называть клинической психологией и психотерапией.

Надо отметить, что основанный Зигмундом Фрейдом психоанализ обычно рассматривается как особая (и далеко не единственная!) форма психотерапии, в основе которой лежат определенные представления о человеке. Другое же направление – когнитивная психология – изучает свойства человеческого интеллекта и мышления.

Эта область психологии включает такие важные разделы, как психология восприятия, внимания и памяти, психолингвистика, в последнее время все большее значение приобретает психология сознания. Когнитивная психология придерживается строго научных методов.

С ней тесно связана когнитивная нейрология (Cognitive Neuroscience), которая занимается биологическими основами когнитивности. Наряду с упомянутыми существует раздел нейропсихологии, в рамках которого изучается проблема точной диагностики повреждений мозга и лечения последствий их воздействия на умственные способности и психику пострадавшего.

Этот текст был опубликован в 18 номере журнала «Буддизм.ru»